Монсегюр и загадка катаров - Страница 61

К великому сожалению, Гадаль не был «просто мечтателем»: своими сумасбродными идеями ему удалось одурманить неисчислимое множество наивных или доверчивых людей, попавших его стараниями в омут гигантской мистификации. Не обращая внимания на достоверные данные, полученные в ходе археологических исследований, большинство людей по-прежнему верят измышлениям этого человека, чьи «открытия» порой основаны на заведомо ложных фактах. Такова роль Антонена Гадаля в этой истории.

Беда в том, что с легкой руки таких исследователей следы катаров теперь находят во всем, что нас окружает. Отныне ни одна пещера и ни один замок не обходятся без надписей, оставленных катарами. Но что говорить о граффити, если последователями Гадаля был обнаружен сам Грааль… Кристиан Бернадак охотно вспоминает о курьезном случае, когда он принес Антонену Гадалю осколки глиняного сосуда, датирующегося приблизительно концом бронзового века. В ответ на просьбу установить, какую функцию мог выполнять этот предмет в древности, Гадаль произнес целую речь по поводу «драгоценных осколков, которые доказывают, что в этих краях проводили свои священные культы катары. Проходя сквозь символическую и сакральную стену, они направлялись в этот неф, где, в каждом алькове, выдолбленном в стене, находился масляный светильник или восковая свеча…». Впрочем, добавляет Бернадак, «Гадаль всегда использовал одну и ту же стратегию: пренебрежение и презрение к тем текстам и источникам, которые противоречили его фантастическим теориям».

Пренебрежение, выказываемое первоисточникам, Гадаль, как кажется, сумел передать и своим ученикам. Из воспоминаний все того же Кристиана Бернадака мы узнаем о забавном происшествии, о котором ему рассказал его дед. Речь пойдет о Жозефе Мандемане, президенте Инициатического общества Тараскон-сюр-Арьеж. В свое время Монсегюр находился в ведении этого общества, бывшего вечным соперником инициатического центра в Юсса-ле-Бен. Жозеф Мандеман был рьяным поклонником катаров, следы которых он не переставал искать, однако у него хватало благоразумия не опускаться до тех бредовых идей, которыми вволю потчевал читателя Гадаль. «Однажды — если мне не изменяет память, произошло это в пещере Сент-Элали — Мандеман поймал с поличным одного молодого немца, решившего внести свой вклад в наследие катаров: он самолично чертил на стене катарские знаки. Для немца эти уроки рисования окончились не лучшим образом: прямым ударом в нос Мандеман отправил „художника“ в госпиталь Сабарте. Что, впрочем, не помешало тому немцу по возвращении на родину опубликовать книгу о Монсегюре и катарах. Его звали Отто Ран».

Этот случай действительно произошел с тем самым Отто Раном, чье произведение впоследствии оказалось столь востребованным по обе стороны Рейна. Однако воздадим кесарю кесарево: книга Отто Рана не появилась бы на свет, если бы за его спиной не стоял идейный вдохновитель и главный источник информации — Антонен Гадаль. Впрочем, подобные заслуги не снимают с него ответственности за распространение ложных сведений о катаризме и Граале. Кристиан Бернадак, раскрывая мошенничества Гадаля, не смог отказать другу юности в индульгенции, говоря о нем как о «поэте», тем самым оскорбив всех остальных людей, занимающихся этим прекрасным ремеслом. Поэту от Бога не стоит овладевать иной профессией, его мир — это поэзия. Антонен Гадаль, напротив, мнил себя археологом, историком, философом и чуть ли не столпом нового духовного течения. Я не был знаком с Гадалем, однако прочел все, что ему удалось написать. Подобная мера стоила мне немалых усилий. Чтобы осилить все литературное наследие Гадаля, нужно запастись терпением и отвагой: смысл его текстов темен настолько, что приходится дважды перечитывать абзац, чтобы нащупать нить его странных рассуждений. Произведения Гадаля, вышедшие после его смерти большими тиражами (благодаря его верным ученикам), посвящены катаризму в целом и пиренейскому Граалю в частности. Все это снабжено различными соображениями по поводу еретических или эзотерических сект, рассеянных по миру.

Я внимательнейшим образом изучал его тексты, но ни одна строчка не смогла удержать моего внимания… Это причудливая смесь нелепых небылиц, непонятно изложенных и неизвестно где почерпнутых. Цитаты, изредка встречающиеся в тексте, приведены не полностью или заведомо неточны. В ходе знакомства с произведением складывается ощущение, что автор не имеет понятия о существовании средневековых источников-оригиналов. Я даже не уверен в том, знал ли он полностью «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха, основу основ для пиренейского истолкования Грааля: Гадаль пользуется лишь фрагментами этого произведения, притом взятыми из исследований других авторов, которым, видимо, тоже недоставало терпения, чтобы сверить цитируемые отрывки с первоисточником. Что мешало исследователю окситанской истории воспользоваться восхитительным переводом «Парцифаля», сделанным Эрнестом Тоннела? Ответ прост: опасение, что сведения из первоисточника, пусть даже переводного, заставят его теории с треском провалиться. Гадаль перемешивает эпизоды, принадлежавшие перу Вольфрама фон Эшенбаха, с фрагментами из других версий этой легенды, уделяя их изучению столь же мало внимания, как и «Парцифалю». Вновь зададимся вопросом: отчего исследователь проигнорировал прекрасный перевод «Персеваля» Кретьена де Труа, осуществленный Люсьеном Фуле, или два неплохих переложения «Поисков Святого Грааля», сделанные Альбертом Пофиле и Альбертом Бегеном? Ответ тот же: из опасения, что его построения и гипотезы не будут соответствовать истине. Ко всему вышесказанному добавим, что Антонен Гадаль, мнящий себя археологом, выказал полнейшую неосведомленность в этой науке и, по-видимому, с трудом понимал, чем же историк отличается от автора исторических романов. Призывая к обновлению духа на манер катаров (и, видимо, намереваясь стать лидером нового течения), он вряд ли разбирался в самой природе дуализма, не будучи силен ни в метафизике, ни в теологии. Его наивность была настолько велика, что он всегда попадал пальцем в небо.