Монсегюр и загадка катаров - Страница 16

Все шансы представить корректную версию фактов имеет одна гипотеза, выводящая на сцену Оливье де Терма, одного из тех, кто в обществе Раймунда Транкавеля развязал в 1239 году восстание файдитов с целью вернуть конфискованные земли. Из-за нерешительности Раймунда VII Тулузского восстание было подавлено: Транкавелю и Оливье де Терму пришлось сдаться. И Оливье, окончательно примирившись с королем Франции, после сопровождал его в крестовый поход и вел себя геройски. Пользуясь милостями Людовика IX и, вероятно, получая хорошую плату, он слегка подзабыл, что был сыном того Раймунда де Терма, который умер в темницах старого города в Каркассоне после взятия его замка в 1211 году, во время первого из альбигойских крестовых походов. В равной мере он забыл, что приходился племянником катарскому епископу Бенедикту де Терму, укрывшемуся в Керибюсе и умершему там в 1241 году.

По всей вероятности, Оливье де Терм, очень хорошо знавший Корбьерские горы, потому что часто наносил там ущерб королевским войскам, заманил Шабера де Барбера в ловушку. Попав в плен, Шабер де Барбера в обмен на свободу и жизнь сдал крепость. Один документ уточняет, что он обещал выполнять условия, которые были ему продиктованы, «едва за тысячу марок серебра под поручительство Филиппа де Монфора и Пьера Вуазена». Впоследствии имя Шабера де Барбера трижды упоминается в официальных актах, в частности, 12 сентября 1278 года он участвовал в подписании договора о разделе Андорры между епископом Урхельским и графом де Фуа. Это доказывает, что он снова попал в милость.

Что касается катаров, нашедших убежище в Керибюсе, — что с ними сталось, неизвестно: ни один документ ни словом не сообщает о их судьбе. Однако вероятно, что, коль скоро крепость Керибюс не была ни взята, ни сдана под давлением осады, катары, как говорится, исчезли в неизвестном направлении, постаравшись, чтобы о них забыли, и, может быть, эмигрировав в Северную Италию. «Последний оплот независимости Юга» пал — бесславно, но и без ненужных избиений. Может быть, поэтому Керибюс не получил такой репутации, как Монсегюр. Для этого ему недостало сожжения еретиков.

Впоследствии эта крепость под властью короля Франции стала становой осью всей системы обороны, расположенной между Руссильоном и Францией. В 1258 году были проведены масштабные работы, что, как и в Монсегюре, значительно исказило тот облик, какой могло иметь катарское строение. В 1260 году малочисленный, но энергичный гарнизон включал шателена и десять сержантов. В 1321 году стены были снова дополнены и усилены. В 1473 году замок был взят войсками арагонского короля, пришедшими освободить Руссильон от французской оккупации, но в 1475 году французы вернули себе эту крепость. А в 1659 году после подписания Пиренейского договора, подтверждавшего аннексию Руссильона Францией, Керибюс утратил всякое стратегическое значение. По 1789 год в крепости проживал род Кастерас Сурния, а потом она стала добычей ветров и воспоминаний.

Однако надо признать: Керибюс не только производит сильное впечатление благодаря своему положению, не менее удивительному, чем у Монсегюра, — он еще и столь же загадочен. Может быть, катаров здесь, как и в Монсегюре, привлекала не только «неприступность». Конечно, как и в отношении Монсегюра, никаких точных выводов сделать невозможно как из-за нехватки письменных документов, так и из-за трансформаций, которым подвергся первоначальный замок, но некоторые вопросы возникают. А безумное желание катаров находиться на вершине, в самых сложных жизненных условиях, но в контакте с небом, особенно вдохновляет на выдвижение спорных гипотез об их «солярных храмах».

Керибюс — конечно, «орлиное гнездо» и, как сказано, «сокол, крепко сжатый в кулаке скалы». Это выражение, принадлежащее Гастону Мули, совершенно верно и, кроме того, остроумно. Когда смотришь на крепость снизу, тем больше чувствуешь мощь и смелость замысла, что архитектура, насколько ее можно оценить с первого взгляда, отличается образцовой сдержанностью. Широкая тропа равномерно поднимается по северному склону, наименее крутому, до насыпной площадки, которую ограничивает с северо-запада срезанная ныне стена. Отсюда лестница, одни ступени которой вырублены в скале, другие сложены из тесаного камня, через остатки первого порога и через сквозники ведет ко входу в крепость. А в этой крепости, в отличие от Монсегюра, имеется три кольца стен, расположенных ступенчато и увенчанных донжоном.

Нижнее кольцо состоит из трех частей. Первая предназначена для защиты входной лестницы и образована стеной, ориентированной с севера на юг. Вторая, идущая с востока на запад, защищает вход посредством «ловушки» (assommoir), сделанной в наружной поверхности внутренней стены и имеющей круглый арочный свод. Третья стена поднимается к востоку и окружает первое кольцо. Внутри — лестница, ведущая от пропасти и выводящая ко второму кольцу, представляющему собой гигантскую стену, за которой еще видны остатки большого прямоугольного здания — вероятно, поста охраны, напротив которого находилась цистерна, чьи внутренние стенки были герметизированы розовым слоем «раствора из осколков черепицы»

Таким образом мы достигаем третьего кольца, которое издалека выглядит самым мощным, построено из известкового камня и заключает в себе несколько строений и внушительный массив донжона. Войдя внутрь этого кольца, налево обнаружим длинный сводчатый зал, который с южной стороны освещен бойницей, а с северо-западной к нему пристроена угловая башня, вероятно защищавшая первую цистерну. Направо можно увидеть трехэтажный жилой корпус, обильно освещавшийся с южной стороны через многочисленные окна. Внутри — два двора, расположенных на разных уровнях, и вторая цистерна под маленьким строением. В глубине, к югу, — донжон, одно из самых примечательных сооружений этого рода во всей Окситании.