Монсегюр и загадка катаров - Страница 13

К оглавлению

13

Назначение этого срока вызывает вопрос: с чем связана такая снисходительность? Была выдвинута гипотеза: может, хотели позволить катарам в последний раз отметить солярный праздник, вероятно, манихейского происхождения, в день весеннего равноденствия. Но казалось удивительным, что победители, столь непримиримые к ереси, способны на подобную терпимость. Впрочем, второе проявление снисхождения, заключавшееся в том, что всех признавших свою вину отпускали, на самом деле было грозной ловушкой: победители очень хорошо знали, что настоящие катары, особенно совершенные, не отрекутся от своей веры и предпочтут умереть на костре.

В ночь, предшествующую сдаче, Пьер-Рожер де Мирпуа организовал побег четырех совершенных, которых предварительно отделил от остальных и спрятал в подземельях замка. Он дал им возможность спуститься по канатам вдоль высокой восточной стены горы. Что это были за четыре человека? Вероятно, катары, знакомые с определенными тайнами, возможно — с местоположением казны, или, по меньшей мере, «миссионеры», которым было поручено распространять учение дальше. Если только они не забрали какие-то документы, чтобы поместить их в надежное место. Понятно, во всяком случае, что этот побег в последний момент, при невероятных условиях и при всей таинственности, которую предполагает подобное событие, вызвал к жизни множество гипотез и столько же бездоказательных истолкований. Говорят и о подземном леднике на горе напротив Монсегюра: беглецы якобы спрятали документы или казну в этот ледник, а высота ледника с каждым годом убывает: достаточно набраться терпения и дождаться момента, когда лед возвратит доверенное ему. Но есть риск, что ждать придется долго.

Тогда, 16 марта 1244 года, обитатели Монсегюра покинули вершину пога. Двести пять катаров отказались признавать свои заблуждения и изъявили упорное желание сохранить свою веру. Среди них, разумеется, был епископ Бертран из эн-Марти, но были и женщины, в частности, Эсклармонда де Перелла, дочь местного сеньора, ее мать Корба де Перелла и бабка Маркезия де Лантар. Немедленно возвели костер — возможно, на месте, которое называется Прат дель Краматс (Луг Сожженных) и где находится памятник. Но точное его место неизвестно. Во всяком случае, костер был зажжен, и «еретики» бросились в него с пением, убежденные, что возвращаются к первоначальной чистоте тех времен, когда Зло еще не извратило движение мира.

Через несколько недель в Париже король Людовик IX, которого мы называем святым Людовиком, был извещен о взятии Монсегюра и об аутодафе, которое за этим последовало. Говорят также, что именем короля крепость принял во владение Ги II де Леви, разместив там гарнизон из верных людей. Для Людовика IX важным было именно это: владеть в самом сердце ненадежных земель неприступной крепостью, где могла бы проявлять себя его власть. Остальное, то есть сожжение еретиков, было не более чем полицейской операцией, и такое происходило уже не в первый раз. Впрочем, его совесть была спокойна: еретикам дали возможность выбрать свою судьбу, и если они предпочли умереть, ответственность за это несут они сами. Таков был суровый закон того времени, и никто не возмущался им, даже катары, для которых презрение к миру было правилом жизни.

Об этом аспекте проблемы несколько забывают. В то время было нормальным сжигать людей за их религиозные убеждения, поскольку действовало золотое правило: устранять все, что неортодоксально, во имя величайшего блага большинства верующих. Тем самым лишь воплощались в жизнь слова Евангелия: когда ветка сгнила, ее отрубают и сжигают, чтобы остальное дерево выжило. Никогда инквизиторы, кроме отдельных фанатиков, не имевших больше возможности проявить свои неврозы и садизм, не испытывали чувства, что совершают несправедливость, когда отправляли мужчин и женщин на костер, прежде подвергнув их пыткам. Иные времена, иные нравы. Впрочем, если бы власть в Окситании взяли катары, вероятно, они бы так же повели себя по отношению к католикам, которые бы не пожелали отречься от своей веры. К чему может вести такая позиция, показали войны между протестантами и католиками: терпимости не было ни с одной, ни с другой стороны. Зато в обоих лагерях присутствовало насилие.

Костер Монсегюра кажется нам низостью. Но обычно забывают сказать, что катары, погибавшие в нем, были счастливы, пламя позволило им достичь Совершенства, которого они искали всю жизнь. Это замечание шокирует?

Правда, костер все еще горит, как сказал Андре Бретон в одной из своих поэм. И нет признаков, что он затухнет в наших закопченных душах.

Именно благодаря ему Монсегюр вошел в историю. И в легенду. Но где различие между историей и легендой?

Глава III
ЗАМОК КЕРИБЮС

Монсегюр был не единственной цитаделью катаров, и даже если костер 16 марта 1244 года нанес очень жестокий удар катарскому сопротивлению, он не означал конца катаризма. К тому же другая из таких крепостей держалась еще одиннадцать лет после взятия Монсегюра, и это была столь же важная и внушительная крепость — Керибюс, расположенный намного восточней, на границе Окситании и Каталонии, то есть в пограничной области, история которой всегда была столь же бурной, сколь ее рельеф — пересеченным.

Здесь уже не Пиренеи, а Корбьеры. Это бесплодный горный массив, ограниченный с севера долиной реки Од, с юга — долиной реки Альи и образующий нечто вроде переходной области между Центральным массивом и Пиренеями. Климат здесь средиземноморский, что не исключает отдельных суровых зим. Здесь выращивают виноград, по крайней мере на наиболее удобных склонах, защищенных от трамонтаны, и все-таки это «дурная земля» (gaste terre), если воспользоваться выражением, каким в «Поисках Святого Грааля» называют унылые земли вокруг замка Короля-Рыбака: здесь преобладают галечник и низкие кусты, словно ветер и солнце, сговорившись, долго и терпеливо изводили эти надменные возвышенности, невыносимые для небес.

13